Выпуск 213. Наум Басовский

Апрель - это Песах, это весенние еврейские даты,
разговоры о свободе, Независимости, и их цене.
А для нас это время знакомства с израильскими поэтами.


* * *

Такого рода истории довольно обычны тут;
частность деталей только шлифует сюжеты расхожие;
например, она - еврейка, он, ее муж, - якут,
их дети - конечно, евреи, но скуластые и раскосые.

Все они обожают питы и луковый суп;
дети слегка посмеиваются над ивритом родителей;
якут примеряет кипу; впрочем, не в этом суть,
а суть в той жизни, которую они впервые увидели.

Конечно, Ришон-ле-Цион - вовсе не Магадан:
пальмы, цветущие кактусы, плюс десять кажутся холодом;
впрочем, и это не суть; просто поближе ко льдам
жизнью считался зазор меж наковальней и молотом.

Семья садится в автобус и едет в Иерусалим;
они снимаются в Старом городе и на фоне дворца Давидова;
и вдруг понимают, что все это никогда не будет своим,
и этого достаточно, чтобы им никто не завидовал.



* * *

     Памяти Б.А.Слуцкого

Мне рассказывали, что Борис Абрамыч
носил складной брезентовый стульчик -
он жил в Москве в доме без лифта
чуть ли не под самою крышей.
Подымается на один этаж, разложит стульчик,
посидит, пока не наскучит,
снова сложит стульчик и не спеша подымается выше.

И никому не жаловался, и ни у кого не просил
никаких поблажек и привилегий,
а чтобы изношенное сердце слегка привести в порядок,
бормотал на ходу Незнакомку
или Песнь о вещем Олеге
или, если в плохом настроении,
что-то из потайных тетрадок.

А лежали эти тетрадки в ящике из-под тушенки где-то
в темном чулане,
а сверху стояла кухонная посуда.
И стихи жили в ящике, словно евреи в гетто:
рождались, учились, взрослели, создавали семьи,
работали и умирали, не выходя отсюда.

И вот Борис Абрамыч идет,
сколько хватает дыханья, бормочет,
вспоминает жизнь, удивляясь просто тому, что выжил,
разложит строчку на отдельные слова,
словно на прочность проверить хочет,
сложит строчку чуть-чуть по-другому
и опять подымается выше.



* * *

       Я поселился в городе, которого нет.
          Арье Ротман

Здесь просторны проспекты, высоки и светлы дома;
на улицах немноголюдно, жизнь ясна и пряма,
и по ночам неяркий, успокоительный свет —
я проживаю в городе, которого нет.

Здесь транспорта очень мало — разве что для калек:
зачем торопиться людям, для которых что день, что век?
А в небе почти ежегодно происходит парад планет —
я проживаю в городе, которого нет.

Здесь редко имеешь дело с полицией и судом,
ибо библиотека — главный в каждом районе дом,
а мэром на третий срок избран мой друг-поэт, —
я проживаю в городе, которого нет.

Здесь бывает холодно летом и жарко зимой,
а дороги все непременно ведут домой;
дом существует в реальности, город — наоборот:
он появился со мной и со мной умрёт.

И когда разойдутся люди с его похорон,
все строения рухнут, вздыбится чёрный гудрон,
библиотеки города скроются под огнём,
и больше никто никогда не поселится в нём!..