somepoetry | Entries tagged with с иврита

В новостях мелькнуло сообщение, что Шимон Перес,
удивительно нелюбимый всеми свеженазначенный
израильский президент, архитектор мирного процесса
и нобелевский лауреат, тоже стишками балуется. Муж
немедленно предложил разослать творения Переса.
Однако, перед 9 ава - днем, на который в еврейской
истории приходится целая череда страшных событий,
от разрушения Храма до уничтожений гетто и позорного
изгнания поселенцев Газы из собственных домов евреями
в военной форме, мы почитаем что-нибудь более ценное
из ивритской поэзии.

Перед закатом

Выйди, стань пред закатом на балкон, у порога,
Обними мои плечи,
Приклони к ним головку, и побудем немного
Без движенья и речи.
И прижмемся, блуждая отуманенным взором
По янтарному своду;
Наши думы взовьются к лучезарным просторам
И дадим им свободу.
И утонет далеко их полет голубиный
И домчится куда то -
К островам золотистым, что горят, как рубины,
В светлом море заката.
То - миры золотые, что в виденьях блистали
Нашим грезящим взглядам;
Из-за них мы на свете чужеземцами стали,
И все дни наши - адом...
И о них, об оазах лучезарного края,
Как о родине милой,
Наше сердце томилось и шептали, мерцая,
Звезды ночи унылой.
И навеки остались мы без друга и брата,
Две фиалки в пустыне,
Два скитальца в погоне за прекрасной утратой
На холодной чужбине.

* * *

Приюти меня под крылышком,
Будь мне мамой и сестрой,
На груди твоей разбитые
Сны-мечты мои укрой.
Наклонись тихонько в сумерки,
Буду жаловаться я:
Говорят, есть в мире молодость -
Где же молодость моя ?
И еще поверю шопотом:
И во мне горела кровь;
Говорят, любовь нам велена -
Где и что она, любовь ?
Звезды лгали; сон пригрезился -
И не стало и его;
Ничего мне не осталося,
Ничего.
Приюти меня поп крылышком,
Будь мне мамой и сестрой,
На груди твоей разбитые
Сны-мечты мои укрой...

Вечер

Снова солнце взошло, вновь поникло за лес,
День прошел, и не видел я света;
День да ночь, сутки прочь - и ни знака с небес,
Ни привета.
И на западе снова клубятся пары,
Громоздятся чудовища-тучи -
Что там ? зиждет миры или рушит миры
Некто дивно-Могучий?
Нет, не зиждутся там и не рушатся там
Ни миры, ни дворцы, ни престолы:
То свой пепел струит по земным наготам
Серый вечер бесполый.
И шепчу я: в заботах о вашем гроше
Своего не сберег я червонца... -
И встает Асмодей и хохочет в луче
Уходящего солнца.

*ובדממם הבוקר יעלה - написано возле Вечного Огня у входа в Кнессет.

День памяти павших в войнах Израиля отмечается перед
Днем Независимости. Чтобы на закате, за последними речами
памяти павших, прочесть поминальную молитву и зажечь
двенадцать факелов за процветание Государства Израиль.

В израильской поэзии много гордости сквозь слезы.
Как и во всей еврейской истории.

* [у-ве-дмамАм а-бОкер йалЕ] - букв. "и в их крови встанет утро"

Летняя ночь

Тишина в пространстве громче вихря,
И в глазах кошачьих блеск ножа.
Ночь! Как много ночи! Звезды тихо,
Точно в яслях, на небе лежат.

Время ширится. Часам дышать привольно.
И роса, как встреча, взор заволокла.
На панель поверг фонарь ночных невольников,
Потрясая золотом жезла.

Ветер тих, взволнован, легким всадником
Прискакал, и, растрепав кусты,
Льнет к зеленой злобе палисадников,
Клад клубится в пене темноты.

Дальше, дальше ввысь уходит город
С позолотой глаз. Урча, без слов,
Испаряют камни гнев и голод
Башен, крыш и куполов.

Рассвет после бури

Разбит, прибит,
Базар, хромая, встал
С разгромленных телег, с сугробов сена,
Очнувшись,
Циферблат на башне сосчитал
Свои часы
Последние до смены.

Но пахнет улица
Еще дождем,
И памятник, сияя
Мокрыми глазами,
С моста глядится в водоем.
И дышит дерево –
И дышит пламенем рассветного расцвета,
И именем грозы, громов и лета.

Перевод Л.Гольдберг

Огненный бастион

Дымится и хрипит старинный гнев земли,
И местью бредит он, как раб в неволе…
Земля –
Она твоя в крови проклятий и молитв,
Она в глазах твоих осела белой солью.

Древней любви и слов ее прожженный прах,
А жажда
Первых лоз и струй вина древнее.
И человек во сне, и дерево в корнях –
Заложники ее. Всегда при ней и с нею.

Терзай ее металлом заступов –
Она
Щетинится щитами огненно и сухо.
И потом рук своих расплачешься ты под
ее неслышащим, окаменевшим ухом.

Но лишь растаял звук
То видишь, горы спят,
Не отступив.
Сильны.
Ни дрожи, ни ответа.
И над тобой, жесток, незыблем и распят,
Сияет дикий ад голубизны и света!

Наступающий в четверг Судный день ассоциируется
в моем нерелигиозном сознании со Страшным Судом.

Поэтому и в стихах должны быть мощь и сила.

Ваше сердце

Словно в дом, где разбито имя Бога над дверью,
В ваше сердце проникла толпа бесенят:
Это бесы насмешки новой вере - Безверью -
Литургию-попойку творят.

Но живет некий сторож и в покинутых храмах -
Он живет, и зовется Отчаяньем он;
И великой метлою стаю бесов упрямых
Он извергнет и выметет вон.

И, дотлевши, погаснет ваша искра живая,
Онемелый алтарь распадется в куски,
И в руинах забродит, завывая, зевая,
Одичалая кошка Тоски.

1897

* * *

Уронил я слезу - и слезинку настиг
Луч игривого света.
Сердце сжалось во мне:
и она через миг Испарится, пригрета...

И пойду - снова нищий... За что ? Для чего ?
Словно капля в болоте,
Даром сгинет слеза, не прожжет никого.
Не смутит их в дремоте...

И куда мне пойти ? Разве броситься ниц,
Рвать подушку зубами -
Может, выжму еще каплю влаги с ресниц
Над собой и над вами.

Слишком бледен ваш луч, и во мне он со дна
Старых сил не пробудит:
В небе солнце одно, в сердце песня одна,
Нет другой и не будет...

1902

Последний

Всех их ветер умчал к свету, солнцу, теплу,
Песня жизни взманила, нова, незнакома;
Я остался один, позабытый в углу
Опустелого Божьего дома.

И мне чудилась дрожь чьих-то крыл в тишине
Трепет раненых крыл позабытой Святыни,
И я знал: то трепещет она обо мне,
О последнем, единственном сыне..

Всюду изгнана, нет ей угла на земле,
Кроме старой и темной молитвенной школы, -
И забилась сюда, и делил я во мгле
С ней приют невеселый.
И когда, истомив над строками глаза,
Я тянулся к окошку, на свет из темницы, —
Она никла ко мне, и катилась слеза
На святые страницы.
Тихо плакала, тихо ласкалась ко мне,
Словно пряча крылом от какого-то рока:
"Всех их ветер унес, все в иной стороне,
Я одна... одинока..."
И в беззвучном рыданьи, в упреке без слов,
В этой жгучей слезе от незримого взора
Был последний аккорд скорбной песни веков,
И мольба о пощаде, и страх приговора...

1902

Переводы Владимира Жаботинского

Сегодня я делаю редкое исключение для прозы.
Умер Эфраим Кишон. Израильтянам не нужно
объяснять, кто это такой. Комментарии к некрологам,
оставленные читателям из разных стран, неожиданно
для меня подтвердили в некрологах написанное -
переводили на много языков, читают во всем мире.
Читают и получают удовольствие.

Настоящий немец.

В Гамбурге гостил я у еврейского врача по имени д-р Файнгольц. В один из вечеров
случилось мне отвести хозяина дома в сторону и рассказать ему блестящую шутку,
примерно таким образом: "А это вы слышали? - начал я свой рассказ, - Два еврея
едут в поезде..."
- Простите, - перебил меня д-р Файнгольц и надел очки, - кто были эти евреи?
- Просто евреи. Неважно...
- Из Палестины?
- Неважно. Скажем, что так. Они из Израиля, как и я. Итак...
- А понимаю. Вы хотите сказать этим, господин, что действие происходит в период
после создания государства?
- Правильно. Неважно. И так, они едут в поезде...
- Куда?
- Неважно. Скажем, в Хайфу. Суть в том, что поезд проезжает неожиданно
через длинный тоннель.
- Тысячу извинений, но по дороге в Хайфу нет тоннелей.
- Ну так они ехали в Иерусалим! Неважно. Итак...
- Да и в Иерусалим нет тоннелей по дороге. Первый раз я туда ездил на поезде в 1959,
после этого я посетил Иерусалим осенью 1971 г. и вновь взошел к вашей столице
в апреле 1981 г., и не видел по дороге никакого тоннеля. Рассказывали мне, однако,
что в 1923 г. хотели построить тоннель под Дворцовой Горой, но мандатное правительство
того времени...
- Неважно. Скажем, едут они не в Израиле, а в... в... в Швейцарии! Неважно. Итак...
- А, в Швейцарии! Какой туннель, если позволите спросить? Тоннель Литшберг или Симплон?
А может быть Синт-Гутхардт или Эпельберг?
- Неважно! - вскричал я. По мне, так это может быть хоть Шлезингерский тоннель.
- Шлезингерский тоннель? - д-р Файнгольц разразился неудержимым смехом.
- Прелестно. Вайч, прелестно! Простите, но я обязан рассказать об этом своей жене!
Шлезингерский тоннель! Герлих!

И вскоре я услышал через стену, как госпожа Файнгольц взрывается со смеху.
Я вышел в коридор и тихо, без суматохи повесился.

Перевод Александра Копелиовича

Тpидцать лет тому назад.

Как только я отошел от кассы, меня подхватил под pуку коpенастый стаpик
с моpщинистым лицом.
- Хаим, что ты здешь делаешь? - недовольно спpосил он.
- Покупаю билеты в кино, - сообщил я.
- В кино? - изумился стаpик. - В твоем возpасте я пpыгал от pадости,когда у меня
хватало денег на соленый огуpец. Тpидцать лет тому назад никому и в голову не пpиходило
думать пpо кино! В то вpемя по Тель-Авиву ходили веpблюды, а позади улицы Ротшильда
плескалось моpе.
- Да-да, - пpомямлил я, - очень интеpесно, - но мне поpа идти домой.
- Домой? - завопил мой собеседник. - Разве знали мы тpидцать лет тому назад, что такое дом?
Пустые бочки, гнилые доски и немного смолы по кpаям - вот как мы жили. У вас, небось,
и мебель есть?
- Н-нет, - пpедусмотpительно ответил я, - мы всей семьей сидим на киpпичах.
- На киpпичах! - стаpик душеpаздиpающе pазpыдался. Тpидцать лет тому назад мы только
мечтали о киpпичах. Да и откуда могли взяться деньги?
- Понятия не имею, - буpкнул я. - Лично мы кpадем киpпичи со стpойплощадки.
- Кpадете? - мой собеседник всплеснул pуками. - Я пpожил в Изpаиле восемнадцать лет,
пpежде чем pешился унести со стpойки киpпич. Песка у нас не было, не то что киpпичей.
Вода у вас есть?
- Мы пьем ее только pаз в неделю.
- Раз в неделю! - стаpик сеpдито схватил меня за плечи и потpяс. - В Иеpусалиме
не было ни гpамма воды, и наши шеpшавые языки пpилипали к гоpтани. Ты понял, Хаим?
- Я не Хаим, - пpолепетал я, - и вообще, кто вы такой? Я с вами не знаком.
- Он не знает, кто я такой! - саpдонически pасхохотался стаpик. - В наше вpемя
стыдно было не знать дpуг дpуга! Не то что сегодня.
Стаpик повеpнулся и pазгневанный зашагал пpочь. От стыда я pаспластался на мостовой,
и чеpез минуту на меня наехало такси. Стаpожилы pассказывают, что pаньше людям
пpиходилось ждать десятилетиями, пpежде чем они попадали под автомобиль.
Все течет, все меняется.

Перевод Шауля Резника.

На исходе поста Судного дня - еще один поэт, писавший на иврите.

Великий печальник.

Всесильный, в которого я не верил, покуда не был наказан,
горькую дал мне судьбу -
и сам разразился моим же плачем, исстрадавшись от моих ран.
Но и Он ведь страшно одинок,
и Ему не хватает кого-то, в чьих объятьях
Он бы душу Свою раскрыл,
кому поведал бы Свою великую муку.

Ведь Творец - не существо из плоти и крови, не человек,
и несоизмерима с нашей Его печаль.
Человек может согреться теплом других,
может сесть и выкурить сигарету,
выпить кофе или вина,
а потом уснуть и видеть сны до рассвета...

Все это Творцу недоступно, ибо Он - Бог.

Перевел Борис Камянов

Завершение.

Я здесь последний, что исполнен гнева,
И гнев и ярость отливаю в слово
И из колодца, где еще вчера
Испил я чашу скорби и печали,
Напьется тот, что вслед идет за мной,
И боль его пронзит холодным жалом стали
И разомкнет уста...
Пусть будет путь благословен и светел
Его - идущего за мной.

Перевели Евгений и Рая Клоцвог.

Мосты.

Все сущее в нас - мосты, слова и дела мосты.
Глубокая связь - мосты. Так связаны я и Ты.
И есть окошко - взглянуть, и есть ворота - войти.
И наши тела - мосты: мостятся в тепле тесноты.
И капельки слез твоих в цепочке, одна меж других.
От равнины к реке и к горам от теснин,
Как заговор меж камней: цепь сомкнутых глав и спин.
Лучи, и слова из уст... магнитная сила струн:
Покой у источника вод... полночных валов раскат.
И водная бездна - под, и вечные птицы - над.

Перевел Юрий Леви Красный.

Тоска-кручина меня одолела,
такая, что даже стихи не послала вовремя...
Самое время читать Рахель...

Превращение.

Эта слабая плоть,
Это сердце печальное –
Это
Превратится в крупицы земли плодоносной
И в зной,
Пробудившись, возжаждет
Веселой струи водяной.
И потянется ввысь,
И пробьется к весеннему свету.
Напитавшись дождем,
Я воспряну, я вырвусь на волю
Из могилы глубокой,
Сквозь комья земли полевой,
И увижу я небо –
Кустами, цветами, травой,
И зажмурю глаза,
Обожженые зноем и болью.

(пер. Я.Хромченко)

* * *

Я хочу одного:
Позабыть этот горестный миг,
И несчастного сердца,
в пустыне забытого, крик,
И вернуться, и жить
на вчерашней земле золотой,
Где растет мое дерево
над голубою водой.

(пер. М.Яниковой)

* * *

Может быть,
Никогда не бывало тех дней?
Может быть,
Никогда не вставала с зарей и не шла
По росистым лугам я косить?

Никогда в те горящие долгие дни
На полях
Не везла я с ликуящей песней снопы
На тяжелых, высоких возах?

Никогда не бросалась в кристальную синь
Твоих волн?
О, Кинерет, Кинерет, Кинерет ты мой,
Неужели ты был только сон?

(пер. М.Ялан-Штекелис)

В преддверии Дня Независимости Израиля
познакомимся еще с одним поэтом, писавшим на иврите.

Фантазия.

В эту ночь – ни луны, ни единой звезды,
С каждым часом темней и темней.
И подобны зловещим гигантам ряды
Устремленных во мрак тополей.

В эту ночь наполняют весь мир чудеса,
Заблудившихся тайн хоровод.
Многоокая тьма пялит злые глаза
Сквозь затянутый мглой небосвод.

В эту ночь там, где вечная спит тишина,
Пробуждается Тот, Кто Велик.
В эту ночь где-то всхлипывает волна,
Где-то слышится жалобный крик,

Где-то шепчутся листья на спящих ветвях,
Стонут сучья деревьев сухих.
В эту ночь на далеких безмолвных горах
Бродят призраки предков моих.

(пер. Я.Либермана)

К Мирьям.

Пускай промелькнул, как ночной звездопад,
Я в небе Вселенной твоей,
Пускай еще власть колдовскую хранят
Обломки хрусталных оков,
Прошу, не кляни ты меня, пожалей,
Прошу, не бросай мне в лицо гневных слов.

Пускай я в багряный букет твоих роз
Вложил безобразный репей,
В бокал наслаждений и девичьих грез
Добавил змеиную кровь,
Прошу, не кляни ты меня, пожалей,
Прошу, не суди ты меня, не злословь

Пускай, вспоминая былую любовь,
Надежды и пыл юных дней,
Ты холод прощанья почувствуешь вновь,
И боль от несбывшихся снов,
Прошу, не кляни ты меня, пожалей,
Прошу, не ищи для меня горьких слов.

Я ныне за все благодарен тебе –
За прелесть наивных страстей,
За трепетный шепот, подобный мольбе,
За тайный чаруюший зов....
Прошу, не кляни ты меня, пожалей,
Прошу, удержись от взыскующих слов.

Тебя не забыть мне. Уходят, спеша,
Дни стынущй жизни моей.
Беременна скорбью больная душа,
Раскаянье – щит мой и кров.
Прошу, не кляни ты меня, пожалей,
Прошу, не бросай мне безжалостных слов.

(пер. Я.Либермана)