somepoetry: (Default)

Мне очень приятно, что среди читателей
моей подборки есть авторы замечательных стихов.
Например, Яна Елисеева.



* * *

Сядь у окна, у осени выцветшей,
Влажными листьями землю усыпавшей,
К небу распластанной черными крышами.

Слушай, как осенью полнится комната,
Как не под силу удерживать сомкнутых
створок окна переплет, недосказанность
скомканной фразы.

Дай, отпусти. И в распахнутость косо
Вырвется осень.


* * *

Не лиши меня права грешить,
хоть я право свое ненавижу -
с ним из плоскости страшного "выжить"
переходишь в безбрежное "жить".

Дар свободы тяжел, как свинец.
Но не тот, что пускают на пули:
В колокольном гудении улиц
Его слышит ворчливый жилец,

Выбираясь на утро во двор
И внезапно дар речи теряя, -
Потому что на солнце сгорает
Недоношенный внутренний спор.


* * *

Мы друг другу - как дождь.
Взгляд - и капля воды
Потекла по лицу:
Дрожь уже не уймешь.
Мы приходим, и стук,
Барабанная дробь
Капель - наши шаги.
С рук течет на порог.
И не скажешь - уйди,
Не прогонишь, поймешь.
Ты такой же, как все -
Нескончаемый дождь.


* * *

Приходи. Мы провалимся в ночь неумытых кафе,
И в прокуренной комнате душного полуподвала
Разберем нашу жизнь до ошибки в последней строфе,
До измучивших душу обид, до неважных деталей.

Приходи. Мы богаты: бессонная ночь впереди.
На часы разменяем спираль беспокойного лета,
Раскрутив ее в правильный луч под молчанье рассвета.
Не исправить, конечно. Как гостя в ночИ, проводить.
somepoetry: (Default)


Татьяну Луговскую я, как и многих прочих, нашла
в Живом Журнале. Она пишет, действительно, дневник,
но по нему там и сям щедро разбросаны стихи.


* * *

Растворяется сахар в кромешной кофейной ночи,
И неслышные сливки клубятся во тьме, в глубине.
От прозрачного, лёгкого пара отчаянно сердце стучит,
И сгущёнка стекает на блюдце - лунатиком в трепетном сне.

Талейран говорил - кофе должен быть сладким, как грех.
От себя добавляю - беспечным, как Грека и рак.
Собирается пена в морщины - задумчивый грецкий орех.
Аромат свежесмолотых зёрен неслышно плывёт во вчера...


* * *

Паутинка перевода опускается на лист.
Имена, проблемы, годы превращаются в ноли.
Говоришь: "Memento mori!" и захлопываешь том -
Остается только море, и холодное притом.
Подойдешь, виском коснёшься нависающей скалы...
Не очнёшься, не проснёшься. Только ветер заскулит,
Паутинку перевода закружит и унесёт.
Смерть, поэзия, свобода - резко, странно, в унисон...


* * *


Вдоль -
По чёрной, озябшей, ночной Одессе,
В дом,
Где не было, нет и не будет детства,
Вверх -
Там просинь, луна да шальные звёзды.
Век
Не видывать здесь мне ни зим, ни вёсен.
Свист
Разбойничий да неживые лица...
Ввысь -
К Полярной звезде, чтобы с нею слиться!
Стон,
Удар, а потом - замолчу навечно...
Что,
Неясно, зачем я лечу на свечку?


Москва


В этом городе - розно.
В этом городе - грязно.
Здесь не очень морозно,
Здесь, скорее, заразно.

Ты поглядывай в оба,
Выбирай, где посуше:
Соль въедается в обувь,
Грязь въедается в душу -

Здесь, где (не по приказу
Полоумной державы!)
Ненавидят "кавказов"
Те, кто пел Окуджаву.
somepoetry: (Default)
Гость

...Говорил об огромной Вселенной
И о связи событий и слов,
О неведомой, вечной, нетленной
И загадочной жизни миров,

Говорил, что не может обидеть
Никого, ибо всем в мире друг,
Говорил, что умеет предвидеть
И лечить возложением рук...

Он согрелся, поел. А на город
За окном наплывал полумрак.
Он ослабил мучительный ворот
И повесил на спинку пиджак.

И опять, и опять, не смолкая,
И как будто бы даже не мне,
А кому-то, кто всё понимает,
Но скрывается в тёмном окне -

О великом напряге с деньгами,
О какой-то жестокой игре
И о том, что не выбрался к маме
В сентябре, октябре, ноябре,

И о том, как непросто таланту,
И о том, как он всем отомстит,
И о том, как ему практиканты
Вырезали аппендицит...

А к полуночи, пьяный, он плакал,
Всё твердил, что любовь - это храм,
И стихами от первого брака
Рвал мне душу напополам.


* * *


Я думала, что главное в погоне за судьбой -
Малярно-ювелирная работа над собой:
Над всеми недостатками, которые видны,
Над скверными задатками, которые даны,
Волшебными заплатками, железною стеной
Должны стоять достоинства, воспитанные мной.
Когда-то я так думала по молодости лет.
Казалось, это главное, а оказалось - нет.
Из всех доброжелателей никто не объяснил,
Что главное, чтоб кто-нибудь вот так тебя любил:
Со всеми недостатками, слезами и припадками,
Скандалами и сдвигами, и склонностью ко лжи,
Считая их глубинами, считая их загадками,
Неведомыми тайнами твоей большой души.
somepoetry: (Default)
Детский выпуск, навстречу дню рождения Номки.

* * *

В семье у знакомого
Гиппопотама
Есть Гиппопопапа
И Гиппопомама.
Но вот в чем вопрос,
И достаточно тонкий:
А где остальные
Гиппопопотомки?
Спросить - неудобно,
Звонить - неприлично,
И все это очень
Гиппопотетично...
И хоть не исчерпана
Данная тема,
Кончается
Гиппопопопопоэма.


Ученый.

Один наш Ученый,
От всех по секрету,
Считал, что зима
Холоднее, чем лето.
Но как-то,
Гуляя зимой по аллее,
Он понял,
Что все-таки
Лето
Теплее.


Разговор.

Сказала летом Роща Чаще:
"Ты одеваешься кричаще".
"Ну что ж, -
Сказала Чаща Роще, -
Придет зима - оденусь проще".
Д О Ж Д И К
Дождик тянется за Тучкой,
Шепчет Тучке на ходу:
"Мама, скучно,
Мама, скучно!
Мама!
Можно я пойду?"


Короткое стихотворение
прo длинное путешествие.

(В соавторстве с Вадимом Левиным)

Вы ничего не слышали о Маленьком Пингвине?
А он на Крайнем Севере, на Самой Крайней Льдине,
Без валенок, расстроенный, стоит в снегу по пояс -
Он шел на ужин к Бабушке и перепутал полюс.
Попал на полюс Северный, а сам хотел на Южный,
И вот стоит растерянный и, кажется, простуженный.

На Самом Крайнем Севере, на Самой Крайней Льдине,
Где не было до этого пингвинов и в помине,
Где миллионы айсбергов, а, может, даже тыщи,
Где никакая Бабушка Пингвина не отыщет,
Стоит Пингвин заброшенный, один в глуши арктической
И ничего хорошего уже не ждет практически.

Но тут пригрело Солнышко, и откололась Льдина,
И к Бабушке в Антарктику доставила Пингвина.
И кончилась история совсем не так уж плохо,
Обрадовалась Бабушка, на радостях поохала:
"Ну вечно происшествия! Ведешь себя как маленький!
Уходишь в путешествие и забываешь валенки!"

Потом Пингвин поужинал и понял окончательно:
"Конечно, это здорово - гулять самостоятельно!
Такое приключение мне в жизни пригодится:
Могу теперь, пожалуйста, где хочешь заблудиться,
Хоть сам, хоть вместе с Бабушкой... Хотя, пожалуй, лучше ей
Гулять на Крайнем Севере лишь в Самом Крайнем Случае".
somepoetry: (Default)

Тоска-кручина меня одолела,
такая, что даже стихи не послала вовремя...
Самое время читать Рахель...


Превращение.

Эта слабая плоть,
Это сердце печальное –
Это
Превратится в крупицы земли плодоносной
И в зной,
Пробудившись, возжаждет
Веселой струи водяной.
И потянется ввысь,
И пробьется к весеннему свету.
Напитавшись дождем,
Я воспряну, я вырвусь на волю
Из могилы глубокой,
Сквозь комья земли полевой,
И увижу я небо –
Кустами, цветами, травой,
И зажмурю глаза,
Обожженые зноем и болью.

(пер. Я.Хромченко)


* * *

Я хочу одного:
Позабыть этот горестный миг,
И несчастного сердца,
в пустыне забытого, крик,
И вернуться, и жить
на вчерашней земле золотой,
Где растет мое дерево
над голубою водой.

(пер. М.Яниковой)



* * *


Может быть,
Никогда не бывало тех дней?
Может быть,
Никогда не вставала с зарей и не шла
По росистым лугам я косить?

Никогда в те горящие долгие дни
На полях
Не везла я с ликуящей песней снопы
На тяжелых, высоких возах?

Никогда не бросалась в кристальную синь
Твоих волн?
О, Кинерет, Кинерет, Кинерет ты мой,
Неужели ты был только сон?

(пер. М.Ялан-Штекелис)
somepoetry: (Default)

Лично для меня сегодняшние стихи - "на грани".
Еще чуть-чуть, и я посчитала бы их непомерно
заумными, и не стала бы вам предлагать.
Kак вы думаете, может, зря?


* * *

спит дитя, накрыв щекой разжатую руку,
словно к этому лбу никогда ни пяди
не прибавит еще неведомая наука
или сказанное другими забавы ради,
спит и видит сон, как к нему подходит
ягненок или какое-нибудь другое
животное, и по ребрам его проводит
своей безрогою головою,
и в ладонь шершавую морду прячет.
а проснувшись, дитя не вспомнит, что это значит.

спи и ты, моя голова, и вы, руки, и вы,
ноги, впитавшие бурую кровь травы,
и жирный ил, и сухую глину,
от которых в изножье белая простыня
запечатлеет охоту на мраморного коня,
а мстительное полотно разрисует складками спину.
спи, правая ступня, спи, левая ступня,
спи, самая мелкая часть меня.
спи, простуда, усни, ангина,
молчите, последние хрипы в бронхах,
ум уснет, голова побежит вдогонку,
голова Горгоны, запрятанная в кошелке,
бессовестно подглядывает сквозь щелку.
а ей навстречу кто-то, перстом грозя,
отвечает: за снами шпионить нельзя,
они пугливы, как влюбленные
в затонувшем монастыре,
они удаляются на заре,
а у тех, кто ходят всю ночь, бессонные,
они засиживаются до полудня
(в будни это особенно неприятно),
и оставляют под глазами синие пятна,
и оставляют на шее вампировые укусы.
а по ночам не спят только кошки и трусы:
они боятся дня, любят электрический свет,
они зависят от движения разных планет,
у большинства из них довольно странные вкусы.

лучше спите, брови, спите, веки, спите, ресницы,
вам ничего не приснится, я за это ручаюсь,
вчерашний сон сегодня не повторится,
потому что так почти никогда не случается,
вчерашний день сложится, как бумажка,
в чашку, или кораблик, или прыгающую лягушку,
и ты удивишься тому, что ночью из прожитого
получается совсем на него не похожее,
и то, что было внутри, становится кожей.


* * *

так внутрь глины целой, надавливая слегка,
гончар опускает сведенные пальцы, пока
не образует вмятину, а после разводит, пока
пустота внутри не достигнет размера задуманного горшка.

так нога мерно и мерно снует вперед и назад,
а затем взлетает, потому что скорость и так велика.

так сжимает горлышко, чтобы стало уже,
и острый нож прижимает к ножке, чтобы стала ровней,
так смачивает ладонь водой и оглаживает снаружи.
а после сушит, подрезав донце струной.

а после, боже мой, что после станет со мной —
могла бы подумать, если могла бы думать
чашка, ожидающая свой страшный суд,
потому что ее поставят в печь и на ночь запрут
и двести, триста, четыреста градусов выставят на табло,
вплоть до градуса, при котором плавится стекло,
до градуса, при котором плоть превращается в прах.

ты ведь прахом была, и больше чем прахом тебе не быть,
сказал бы чашке гончар, если бы мог говорить.
somepoetry: (Default)

Путешествие волхвов.

I

Тот, кто ехал так долго и так вдалеке,
засыпая, и вновь просыпаясь, и снясь
жизнью маленькой, тающей на языке
и вникающей в нас, как последняя сласть,
как открытая связь
от черты на руке
до звезды в глубочайшей небесной реке —

II
тот и знает, как цель убывает в пути
и растет накопленье бесценных примет,
как по узкому ходу в часах темноты
пробегает песком пересыпанный свет
и видения тысячи лет
из груди
выбегают, как воздух, и ждут впереди;

III
или некая книга во мраке цветном,
и сама — темнота, но удобна для глаз,
словно зренье, упавшее вместе с лучом,
наконец повзрослело, во тьме укрепясь,
и светясь,
пробегает над древним письмом,
как по праздничным свечкам на древе густом;

IV
или зимняя степь представлялась одной
занавешенной спальней из темных зеркал,
где стоит скарлатина над детской тоской,
чтобы лампу на западе взгляд отыскал —
как кристалл,
преломленный в слезах и цветной.
И у лампы сидят за работой ночной;

V
или, словно лицо приподняв над листом,
вещество открывало им весь произвол:
ясно зрящие камни с бессмертным зрачком
освещали подземного дерева ствол —
чтобы каждый прочел
о желанье своем —
но ни тайны, ни радости не было в нем.

VI
Было только молчанье и путь без конца.
Минералов и звезд перерытый ларец
им наскучил давно. Как лицо без лица
их измучил в лицо им глядящий конец:
словно в груде колец
не нашарив кольца,
они шли уже прочь в окруженье конца.

VII
— О как сердце скучает, какая беда!
Ты, огонь положивший, как вещь меж вещей,
для чего меня вызвал и смотришь сюда?
Я не лучший из многого в бездне Твоей!
Пожалей
эту бедную жизнь! пожалей,
что она не любила себя никогда,
что звезда
нас несет и несет, как вода...

VIII
И они были там, где хотели всегда.
somepoetry: (Default)
Почему-то в сборниках Ахматовой
мне больше всего нравятся стихи
из разделов с названиями вроде
"Стихотворения разных лет"
или "Не вошедшее в сборники".


* * *

То ли я с тобой осталась,
То ли ты ушел со мной,
Но оно не состоялось,
Разлученье, ангел мой!
И не вздох печали томной,
Не затейливый укор,
Мне внушает ужас темный
Твой спокойный ясный взор.


Из "Полночных стихов". В Зазеркалье

Красотка очень молода,
Но не из нашего столетья.
Вдвоем нам не бывать - та, третья,
Нас не оставит никогда.

Ты подвигаешь кресло ей,
Я щедро с ней делюсь цветами...
Что делаем - не знаем сами,
Но с каждым мигом нам страшней.

Как вышедшие из тюрьмы,
Мы что-то знаем друг о друге
Ужасное. Мы в адском круге.
А может, это и не мы.


Из трагедии "Пролог, или сон во сне".

Лаской страшишь, оскорбляешь мольбой,
Входишь без стука.
Все наслаждением будет с тобой,
Даже разлука.

Пусть разольется в зловещей судьбе
Алая пена,
Но прозвучит как присяга тебе
Даже измена.

Той, что познала и ужас и честь
Жизни загробной...
Имя твое мне сейчас произнесть -
Смерти подобно.
somepoetry: (Default)

О любви пишут и мужчины, и женщины.
А об одиночестве - преимущественно
женщины. Объяснить словами, почему,
довольно трудно. Не буду пытаться.


* * *

Я не кую цепей, не строгаю палиц,
Не говорю стихами, ни даже прозой,
В твой беззащитный глаз не вонзаю палец,
Как заостренный шип, притворяясь розой.
Не говорю тебе: ты попался, умник!
Не говорю себе: улыбайся миру!
Я - молчаливый и незаметный узник,
Не соответствующий ни месту, ни мигу.
В этой темнице, что ты называешь телом,
Я - посторонний, старый, угрюмый гномик.
Я на полу рисую квадраты мелом,
Вписывая туда за ноликом нолик.
О! - говоришь ты, - О! - изучив квадраты,
Думая, что на этот раз ты все понял точно,
Думая, что достиг, наконец-то, правды...
Знак вопроса - тире - восклицанье - точка.


* * *

Листья считаю - ворох цветных бумажек.
Каждый всхлип оберну разноцветной шуткой.
Как ты далек, и представить жутко мне, даже
Дальше, чем до луны пешком, с посошком и дудкой.

Там, на луне, не я ль стою с коромыслом?
Полные ведра за годы натерли плечи.
Речи свои мы вряд ли наполним смыслом -
Кажутся людям странными эти речи.

Вон луны половинка висит над крышей.
Видишь меня? Я сверху машу рукою.
Может, и видишь, да только вряд ли услышишь
В голосе дальнем смех пополам с тоскою.

Так и живем, решетами водицу носим,
Лунную пыль метем подолом расшитым...
Если не так сказала - прощенья просим.
Только прощенья - ни нежности, ни защиты.


* * *

Не ходи за мной - я тебя заведу в тайгу,
В бурелом, в осинник, в колючий кедровый бор.
Я потом и сама отыскать пути не смогу,
И одна - не смогу, а не то что вдвоем с тобой.
Не ходи за мной - я тебя утоплю в тоске,
В одиночестве, в речушке, где сонный мор...
Муравей слезинкой сбежит по белой щеке.
Муравей - он мудрый, он знает, что ты - не мой.
Не ходи за мной, не ходи за мной по пятам,
По болотам, глупый волчонок, по маяте!..
Оставайся там, где ты весел, не верь устам,
Говорящим: мой, - ты не мой, и уста не те.
Видишь: берег угрюм, волчьих ягод полны кусты,
Видишь: вечер зловещ, как оборотень в лесу?..
Ты не сможешь, милый, не сможешь меня спасти.
Так позволь, хоть я напоследок тебя спасу.
somepoetry: (Default)

Опять неведомая мне девушка из Живого Журнала.
Говорят, существует в других местах
под псевдонимом "Посторонним В."
Это необычайно много говорит нам о личности автора :(



* * *

Сколь боязно - столь зло и неизбежно
зашелся снег - не хлопьями- крупою
в мое окно, и мелкой перебежкой
крутился бес - все время под рукою -

сказать тебе, что осень - не навечно,
и тьма желаний кончится, и снегом
укроют наши судьбы, и колечко
уже покрылось инеем, и следом

придут покой, и, может быть, беспечность,
и школьным мелом очертя окружность
вокруг себя, мы сохраним, как млечность,
рассыпчатость снежинок, и ненужность

такой работы - увядать и падать,
осеннюю палитру расставанья...
А то, что начиналось снегопадом,
как Млечный Путь - найдет свое названье.


* * *

Сколько было молитв - только бога зови - не зови,
он не слышит тебя, как не слышат идущих по следу...
Надо быть непрестанным. И небо уступит свои
куполиные выси тебе - как дождю или снегу,

как явленью природы, и трудное эхо потерь
вдруг вернётся простым снегопадом и лёгкой зимою,
и не то чтобы снам , но и яви не нужно теперь
изменять очертанья того, что случилось с тобою,

потому что - не страшно. И в Дании есть соловьи.
Пусть кончаются спички, но к девочке мчится карета.
Надо быть непрестанным и небо уступит свои
куполиные выси - тебе, потому что ты знаешь ответы

на такие вопросы, что кажется легче поднять
мандельштамовский камень, но станная здесь невесомость....


* * *

Мне опять не хватило беспамятства ночи
на обычный короткий ноябрьский день.
Солнце было неярким и тени неточно
повторяли предметы, как тушь - акварель.
Даже рифма едва начиналась и гасла,
ритм стихал и ложился, как ветер к земле.
И одно только слово - "напрасно, напрасно"
да глухая усталость кружились во мне.
somepoetry: (Default)
Сборник Ирины Ратушинской стал для меня
настоящим праздником. Давно я не читала
таких прекрасных стихов.
Тот факт, что эти полные солнца, красок, детской
радости строки написаны в советском лагере, конечно,
вызывает мысли об ужасе режима, под которым мы
выросли, и преклонение перед тяжелой судьбой
и мужеством Ирины Ратушинской, но еще больше
мое сознание занимал глупейший парадокс нашей жизни -
узник воспевает прелесть повседневного, а свободные,
здоровые, обеспеченные люди думают о самоубийствах.
Правда, для выпуска отобрались не самые оптимистичные
строки, хотелось показать разное. Пусть это станет
для вас поводом прочесть другие стихи Ирины Ратушинской.


* * *

Мандельштамовской ласточкой
Падает к сердцу разлука,
Пастернак посылает дожди,
А Цветаева — ветер.
Чтоб вершилось вращенье вселенной
Без ложного звука,
Нужно слово — и только поэты
За это в ответе.

И раскаты весны пролетают
По тютчевским водам,
И сбывается классика осени
Снова и снова.
Но ничей еще голос
Крылом не достал до свободы,
Не исполнил свободу,
Хоть это и русское слово.

25 апреля 1984
ЖХ — 38513-4, Малая зона


* * *

Вот, я найду слово —
Хитро выманю из тетрадки —
И возьмусь за него снова,
И слеплю из него лошадку.

Небольшую лошадку — кроху.
Я ей буду давать овсянку,
А когда с «геркулесом» плохо, —
Молоко из консервной банки.

Ах, как скачет моя лошадка!
Бьёт копытами между строчек!
Нет ни сладу с ней, ни порядка —
Лупит клавиши и хохочет!

Ах как цокает по глаголам —
Аж соседи кричат: потише!
Ну и ладно: взбрыкнет над полом
И уйдёт танцевать на крыше.

май 80
Киев


* * *

Добрый вечер, февраль,- о, какие холодные руки!
Вы, наверно, озябли? постойте, я кофе смелю,
Синий плед и качалка.
И медленный привкус разлуки -
Что еще остается отрекшемуся королю?
Расскажите мне, как там на улицах?
Прежний ли город?
Не боятся ли окна зажечь на кривых этажах?
Расскажите об их занавесках, об их разговорах,
И не тает ли снег,
И не страшно ли вам уезжать?
Я, конечно, приду на вокзал.
Но тогда, среди многих,
Задыхаясь, целуя и плача, едва прошепчу:
- До свиданья, февраль!
Мой любимый, счастливой дороги!
Дай вам Боже, чтоб эта дорога была по плечу.

1979 Киев


* * *

И за крик из колодца «мама!»
И за сшибленный с храма крест,
И за ложь твою «телеграмма,»
Когда с ордером на арест, —
Буду сниться тебе, Россия!
В окаянстве твоих побед,
В маяте твоего бессилья,
В похвальбе твоей и гульбе.
В тошноте твоего похмелья —
Отчего прошибет испуг?
Всё отплакали, всех отпели —
От кого ж отшатнешься вдруг?
Отопрись, открутись обманом,
На убитых свали вину —
Все равно приду и предстану,
И в глаза твои загляну!

5 июля 1984
ЖХ—385/2
ШИЗО

Profile

somepoetry: (Default)
somepoetry

June 2015

S M T W T F S
 123456
78 91011 1213
14151617181920
21222324252627
282930    

Syndicate

RSS Atom

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 10th, 2025 05:35 am
Powered by Dreamwidth Studios